Искусство при своей кажущейся отстранённости от повседневных нужд, тем более искусство прошлых эпох – устоявшееся, занявшее определённое место в системе общественных ценностей, – даёт уникальную возможность зафиксировать при его оценке зрителем подлинные массовые настроения, которые в других обстоятельствах вольно или невольно маскируются.
В 1987 году отделом социально-психологических исследований Государственного Русского музея тогда ещё в Ленинграде (ныне Санкт-Петербург) было проведено социологическое анкетирование с целью изучения зрительского интереса при восприятии художественных произведений.
Художественные явления, в рамках которых проводилось анкетирование, – это выставки «Из фондов Государственного Русского музея» в Манеже Ленинграда, «Крамской» (к 150-летию со дня рождения художника) и «Строгановская икона». Выводы, сделанные после обработки анкет, во многом совпали с наблюдениями, которые были сделаны ранее на выставке И. Глазунова в 1986 году.
Возрастные, образовательные и профессиональные характеристики публики в общих чертах совпали с зарегистрированными в исследованиях предшествующих лет и были типичны для посетителей художественных выставок и музеев.
Абсолютное большинство зрителей отметило свою удовлетворённость увиденным.
Наиболее резкая поляризация художественных предпочтений была зарегистрирована на выставке «Из фондов ГРМ» при сопоставлении общей выборки (400 человек) и выборки «специалистов» (91 человек) – художники, искусствоведы, учащиеся художественных вузов и училищ.
У неискушённого зрителя экспонирование произведений русского авангарда, ранее малодоступного, не вызвало интереса. В этой среде предпочтение отдано было И. Репину («Какой простор») и К. Маковскому («Портрет жены»). Репин нравился более молодым зрителям. Маковский оказался популярен в более старших возрастных группах. В среде молодёжи живой отклик вызвали произведения Богаевского («Корабли»), Бакста («Античный ужас») и Айвазовского – стилистически различные вещи, которые, однако, вместе с репинской картиной «Какой простор» можно было отнести к разряду романтических («романтический» здесь понимается в эмоционально-бытовом плане).
Шкалы предпочтений, составленные для группы массового посетителя с учётом уровня образования и возраста, свидетельствовали о том, что люди с высшим образованием в возрасте от 30 до 50 лет отмечали произведения Павла Филонова намного чаще, чем другие зрители. Безусловно, ничего неожиданного в этом не было. Эта подгруппа в своём выраженном интересе к Филонову смыкалась со «специалистами», для которых особенно характерен был интерес к произведениям начала XX века (Филонов, Врубель, Петров-Водкин, Шагал): им были отданы первые места. Исключение – иконы (3-е место), к которым массовый зритель не проявил интереса. Репинский «Какой простор» упоминался из сотни анкет «специалистов» всего в одной.
Трудно с уверенностью сказать, чем была вызвана такая поляризация мнений. Вряд ли одной лишь разницей во вкусах – скорее, фактом экспонирования отдельных произведений для «посвящённых». Отсутствие знаний в области художественной культуры, информации об определённой политике в этой сфере не создало в среде массового зрителя напряжений. Снятие некоторых запретов не повлекло повышенного внимания к новым явлениям изобразительного искусства. Те же, кто знал о существовании прежних «табу»,– чутко реагировали и, возможно, свою «ориентировочную реакцию» склонны были расценивать как эстетически положительное впечатление. Основная масса зрителей проявила исключительный консерватизм при декларации своих предпочтений и в этом резко размежевалась с группой «специалистов».
Новизна интереса, проявленного массовым зрителем на примере выставки «Из фондов ГРМ», скорее всего не была связана с формальными открытиями, но она резко высветилась на выставке произведений Крамского.
Поиск массовым зрителем нравственных ориентиров, ответов на актуальные мировоззренческие вопросы, как оказалось, проходил отнюдь не через «формальный» пласт, а через драматургический, «литературный». Тот факт, что столь популярная картина, как «Неизвестная» (большинство её называют «Незнакомка»), уступила пальму первенства двум картинам на евангельские сюжеты «Христос в пустыне» и «Хохот», которые выбирались в сумме в 1,5 раза чаще, чем «Неизвестная», очень заинтересовал исследователей. Для более детального изучения этого феномена были проведены дополнительные интервью.
Что касается «Неизвестной», как можно было предвидеть, в числе причин её популярности зритель называл романтичность, загадочность, красивость, известность. Реже говорили о мастерстве и профессионализме. Судя по интервью, актуализация интереса к картинам «Христос в пустыне» и «Хохот» была связана с процессами, происходящими в современном обществе.
Многие прямо отмечали эту связь:
– «потому что перестройка» (женщина, 40 лет);
– «потому что портреты современников художника нам не очень интересны, а религиозные сюжеты общечеловечны» (женщина, 30 лет);
– «борьба личности со злом сейчас очень актуальна. Люди задумываются над жизнью. Это стало предметом и литературы» (женщина, 60 лет).
В интервью был задан специальный вопрос: «В образе Христа Вы видите Бога или человека?» Абсолютное большинство опрошенных ответили, что их привлекает безусловная человеческая коллизия евангельской легенды. При объяснении этой коллизии на первый план выступал сюжетно-событийный, рационалистический её аспект.
Что касается литературных параллелей, многие вспоминали роман «Мастер и Маргарита» М. Булгакова, произведения Ф. Достоевского, «Плаху» Ч. Айтматова.
Исследователи отмечали, что критерии оценки в основном были связаны с содержательной стороной. Этическая оценка была оторвана от эстетической. Очень немногие говорили о мастерстве, большинство опрошенных привлекал сюжет, его «актуальность, значительность, непреходящая ценность».
Отношение зрителей к древнерусскому искусству фиксировалось на выставках «Строгановская икона» и «Из фондов ГРМ». Как уже отмечалось, массовый зритель не проявил интереса к иконам на выставке «Из фондов ГРМ», чего нельзя сказать о специалистах, поставивших иконы на третье место в шкале особо запомнившихся работ.
Иконы, несущие в себе тот же содержательный материал, что и работы Крамского, Ге, Иванова на религиозные сюжеты, но организованные по своим особым принципам, не пробудили живого отклика у неверующих в подавляющем большинстве советских людей. Об этом свидетельствовали и результаты, полученные на выставке «Строгановская икона».
Большинство опрошенных (56%) выразили своё отношение к иконам в достаточно сдержанной, неэмоциональной формуле: «интересны как памятники нашей культуры и истории». Пиетет другой, достаточно многочисленной группы (32%), выразился в признании уместности на их взгляд формулировки: «иконы красивы сами по себе независимо от религиозного содержания», и только 12% опрошенных отметили: «восхищают как прекрасные и священные предметы религиозного культа». Об очень малом интересе к древнерусской живописи, в частности к «Строгановским иконам», свидетельствовал и малый поток посетителей, большинство из которых попали на выставку случайно. Из сопоставления результатов оценки древнерусской живописи на выставках «Из фондов ГРМ» и «Строгановская икона» было сделано заключение, что «специалисты» проявили повышенный интерес к иконам исходя из общего свойственного им основного принципа – формальной оценки достоинств произведения. Содержательный пласт икон для массового зрителя был недоступен, для «специалистов» оказался часто неважен.
Общий вывод, сделанный исследователями, заключался в следующем – на разных выставках удалось зафиксировать повышенный интерес к работам, несущим в себе общемировоззренческую проблематику, причём отличающуюся от официальной, традиционной. Спектр особенно интересующих работ растягивался от обобщённо-романтических произведений Репина, Бакста, Богаевского, Айвазовского, сталкивающих зрителя с неспокойным, загадочным миром, до работ, подразумевающих поиск смысла в христианстве, адаптированном «реалистическими» иллюзорными приёмами к мироощущению человека.
